Он смущенно хохотнул, но Вайзер лишь понимающе закивал.

– Ну и как, у вас получилось?

– Не в этот раз, – сказал Ральф. – Но мне кажется, я же делал нечто подобное в других снах. Но я не могу быть уверенным, потому что я, когда просыпаюсь, большинство снов забываю.

– Это со всеми так, – сказал Вайзер. – Мозг воспринимает большинство снов как нечто совершенно ненужное и поэтому хранит их в памяти очень недолго.

– Вы, я смотрю, много об этом знаете.

– Меня очень интересует проблема бессонницы. Еще когда я учился в университете, я провел два исследования по связи между снами и расстройствами сна. – Вайзер взглянул на часы. – У меня сейчас перерыв. Хотите попить со мной кофе и съесть по кусочку яблочного пирога? Тут недалеко есть местечко, где готовят совершенно обалденный яблочный пирог.

– Звучит заманчиво, но я, наверное, обойдусь апельсиновой содовой. Последнее время я пытаюсь пить меньше кофе.

– Это понятно, но абсолютно бесполезно, – весело сказал Вайзер. – Ваша проблема – не в кофеине.

– Да, наверное… Но тогда в чем? – До этого Ральфу еще худо-бедно удавалось скрывать, как он расстроен и обеспокоен, но сейчас, кажется, голос его выдал.

Вайзер похлопал Ральфа по плечу и сочувственно посмотрел на него.

– Вот об этом, – сказал он, – мы с вами и поговорим. Идемте.

Глава 5

1

– Взгляните на это с другой стороны, – посоветовал Вайзер пять минут спустя. Они сидели в новомодной забегаловке под названием «Перерыв на обед, солнце пошло на посадку». Для Ральфа это местечко было каким-то уж слишком модерновым – он привык к старомодным кафе, которые сияют хромом и где пахнет топленым жиром. Но пирог здесь подавали действительно вкусный, да и кофе, хотя и явно не дотягивал до того, который варила Луиза Чесс (Луиза варила просто божественный кофе, лучший кофе, который Ральф когда-либо пробовал), все же был в меру горячим и крепким.

– Как именно? – спросил Ральф.

– В жизни есть вещи, за которые мы, мужчины – впрочем, и женщины тоже, – постоянно ведем борьбу. Это не тот высокопарный бред, про который пишут в книгах по истории и социологии, я сейчас не об этом. Я имею в виду очень простые и самые основные вещи. Крыша над головой. Трехразовое питание и постель. Нормальная сексуальная жизнь. Здоровый желудок. И наконец, самое важное: то, чего вам сейчас не хватает, друг мой, и почему вы сейчас так мучаетесь. Потому как ничто на свете не заменит здоровый ночной сон, правильно?

– Правильно, – согласился Ральф.

Вайзер кивнул.

– Сон – это скромный и незаметный, но великий герой и единственный доктор, которого может позволить себе бедняк. Шекспир говорил, что сон «тихо сматывает нити с клубка забот» [3] , Наполеон называл сон благословенным окончанием ночи, а Уинстон Черчилль – один из величайших людей нашего века, страдавших бессонницей – сказал, что для него это единственный способ излечиться от депрессий. Я записал это все в своих заметках, но все цитаты сводятся к одному, к тому, что я только что вам сказал: ничто в этом мире не сравнится с крепким здоровым сном.

– У вас у самого были проблемы со сном, да? – вдруг спросил Ральф. – И поэтому вы… ну… взяли меня под свое крылышко?

Джо Вайзер усмехнулся.

– А я взял вас под крылышко?

– Да, пожалуй что.

– Ну ладно, это я еще переживу. А ответ утвердительный. Да, я страдал от бессонницы – точнее, от расстройства медленной стадии сна – с тринадцати лет. Именно поэтому я и занялся исследованием этого явления.

– И как вы сейчас с этим справляетесь?

Вайзер пожал плечами.

– На самом-то деле сейчас у меня все неплохо. Могло быть и лучше, да. Но терпимо. Когда мне было двадцать, все было гораздо хуже – я ложился спать в десять, засыпал около четырех, вставал в семь и жил как во сне, ощущая себя героем чьего-то кошмара.

Это было знакомо Ральфу – настолько знакомо, что по спине и рукам побежали мурашки.

– И сейчас я скажу вам самое главное, Ральф, так что слушайте.

– Я слушаю.

– Вы должны радоваться тому, что с вами еще все в порядке, по крайней мере в общих чертах, даже если весь день вы себя чувствуете дерьмово. Сон, скажем так, создан неравным – есть хороший сон и есть плохой. Если вам все еще снятся когерентные сны и, что гораздо важнее, осознанные сны, значит, ваш сон все еще хороший. И именно поэтому большинство снотворных для вас сейчас будут совсем не полезны, а даже наоборот – вредны. И я знаю доктора Литчфилда. Он достаточно приятный парень, но очень уж любит сразу хвататься за ручку и выписывать пациентам рецепты.

– Как же вы правы, – заметил Ральф, думая о Каролине.

– Если вы расскажете Литчфилду все, что вы рассказали мне по дороге сюда, он скорее всего выпишет вам бензодиазипин. Может быть, долман или ресторил, а может, гальцион или даже валиум. Вы будете спать, но за это придется заплатить немалую цену. Бензодиазипины вызывают привыкание, это респираторные депрессанты, и – что хуже всего для таких, как мы с вами – они значительно сокращают REM-стадию сна. Иными словами, ту стадию сна, когда вам снятся сны. Кстати, как вам пирог? Я спрашиваю потому, что вы почти до него не дотронулись.

Ральф откусил здоровенный кусок пирога и проглотил, даже не почувствовав вкуса.

– Очень вкусно, – сказал он. – А теперь объясните мне, почему если ты видишь сны, то сон у тебя хороший.

– Если бы я мог ответить на этот вопрос, я бы ушел со своей работы и стал бы великим гуру по сну. – Вайзер доел свой пирог и теперь собирал пальцем крошки с тарелки. – REM-стадия сна – это когда спящий быстро вращает глазами. В общественном сознании термины REM-сон и «сон со сновидениями» уже давно стали синонимами, но мало кто знает, как движения глаз спящего влияют на то, что ему снится. Вряд ли они отвечают за «наблюдение» или «слежение», потому что наблюдатели фиксировали эти движения даже тогда, когда подопытным снились достаточно статичные сны, к примеру, разговоры, вот как у нас с вами – просто сидим за столом и беседуем. И точно так же никто не знает, почему существует связь между когерентными осознанными снами и душевным здоровьем: чем больше снов снится человеку, тем он здоровее, и наоборот. Такая вот непонятная зависимость.

– Душевное здоровье – достаточно общий термин, – скептически заметил Ральф.

– Да, – усмехнулся Вайзер. – Напоминает мне наклейку на бампере, которую я видел несколько лет назад: СОХРАНЯЙТЕ ДУШЕВНОЕ РАВНОВЕСИЕ ИЛИ Я ВАС УБЬЮ. В любом случае мы сейчас говорим о каких-то основных, базовых компонентах: способности узнавать, способности решать задачи как индуктивным, так и дедуктивным методом, способности поддерживать нормальные отношения с людьми, памяти…

– Моя память стала значительно хуже, – сказал Ральф и подумал о том, как не смог вспомнить номер телефона кинотеатра, и о своей долгой охоте на последний пакет с супом в кухонном шкафу.

– Да, вы, вероятно, страдаете от кратковременных провалов в памяти, но ширинка у вас застегнута, и рубашка надета не наизнанку, и я уверен, что вы назовете свое второе имя, если я вас сейчас спрошу. Я никоим образом не преуменьшаю вашу проблему, поймите меня правильно – я был бы последней сволочью, если бы имел в виду что-то подобное, – я просто прошу вас чуть-чуть поменять вашу точку зрения, всего лишь на пару минут. И подумать о всех тех аспектах жизни, в которых у вас пока что нет никаких проблем.

– Хорошо. А эти когерентные и осознанные сны… они просто показывают, насколько вы себя хорошо чувствуете, типа как индикатор топлива в машине, или они еще и играют какую-то роль в нормальном функционировании организма?

– Никто точно не знает, но, судя по всему, и то, и другое. В конце пятидесятых, примерно тогда, когда фармацевты изобрели барбитураты – самым популярным тогда было лекарство под названием талидомид, – некоторые ученые предположили, что хороший сон, о котором мы сейчас говорим, и сновидения никак друг с другом не связаны.